In memory of Sergey Valkov

Таких людей на самом деле не бывает. Они из книг, из сказок — никак не из нашей реальной жизни. Серёжа был на самом деле. Юрий Дёмин (Грач)

People like him do not actually exist. They are from books, from fairy tales, but by no means from our real life. Seryozha actually did exist. Yuri Demin

On 11^th June 1997, I received an email with a header: “Your friend is dead”. The body of the message was not much longer. That’s how I learned of the death of Sergey Valkov¹.

I met Sergey for the first time in 1978 or 1979, can’t be more precise, at the Cine-Photo Section of the Moscow Young Pioneer Palace, of all places. I was in the animation group, he was with the camera operators.

Apart from our love of cinema, we were both interested in guitar. Sergey was a poet and a singer, a self-taught cantautor. He was dreaming of making his own film. He wrote script and songs, found actors (well he himself planned to play a role), but he didn’t have any equipment on his own, and it proved to be impossible to shoot in the Cine-Photo studio without the approval of худсовет (“arts council”) of MYPP.

Performing at the Cine-Photo Section of the Moscow Young Pioneer Palace, ca. 1980

By 1980, we became real friends. We used to chat on the phone for hours. He would even sing his songs to me over the phone. Sometimes, I was the first person to hear his new song, and back in that period he would (not always patiently) listen to my criticism. We even tried to write songs together, but our collaboration was anything but a success. I was interested in rock, jazz and, increasingly, flamenco, and was bored of the same three-four chords in three-quarter time so beloved of Russian bards. Sergey did not like any of my musical suggestions, saying it all was way too complicated. I didn’t insist. I think he just wanted to do everything himself.

Sergey at home in Tyoply Stan, Moscow, ca. 1981

He often thought of suicide, and I have reasons to believe that it was only his attachment to his friends that kept him from killing himself. Now and then, I would stay at his apartment in Moscow, mostly under the pretext that it was too late to take a train back to my village. His mum and grandma spoiled me as if I were their own son/grandson, and my parents treated him likewise.

From the mid-1980s onwards, we did not meet that often. I was too immersed in my Uni life. Sergey kept disappearing from Moscow, even from the surface of the earth (literally: he was into caving.)

The last time I saw him was in January 1996.

I was living in Leeds when I got that email. There was no way I could come to the funeral. I phoned his mum. A group of friends gathered at his house, and one of them took over from her and talked to me for a quarter of an hour. He told me that he was by Sergey’s bedside the night from 10^th to 11^th of June, about the last weeks, days and minutes of Sergey, and what were his last words. To be honest, I am not sure if I knew that friend of his personally. I kept saying “uh-huh”.

What is left? A slim book of poetry «Мяу!»², compiled by his friends and published in 1998 by an obscure publishing house (it doesn’t even have an ISBN) and, I guess, hundreds of cassette tapes spread throughout the post-Soviet space. Some of his songs are on the web, of horrendous sound quality. Most of the poetry from Мяу! is also available on the web, but where is the rest?

At home, ca. 1981

Here I reproduce (from memory) two of his early poems: Варианты (Variants) and Мой несчастный, стареющий Лис...³ (My poor, aging Fox...), and all three photos that I’ve got.

Варианты Когда перед тобой Душа и боль чужая, А песня — словно крик Прорезавший судьбу Судьбу, да не твою, Ну что он там рожает! Есть грусть и у меня, Но я же не пою! Иной плечами жмёт: Все мы пекрасно дышим, И нет почти проблем, Есть только пустяки. Что крик? мышиный писк, И мы его не слышим. Кто слышит крик чужой? Большие дураки! Ну а тебе нужны Слова, каких не знаешь, Чего не знают все, На что не мастера, Ты должен быть таким, Что веком не сломаешь, И полон должен быть И силы и добра! Но песня — крик, судьбу Разрезавший на части, Ты в ней узнал себя, Ты руки опустил, Ты думал, я твой бог И дам рецепт для счастья, А вышло, я твой брат, И тоже несчастлив... Расходимся, кто как, Дождю подставив губы Ты думешь, никто Ни в чём не виноват, Что этот чудный мир Исполнен силы грубой, Что в этот век из нас Готовят лишь солдат. А я прошу: любовь, Не уходи со сцены! Пусть закулисный дождь И мокрое житьё, Я верую, в тебе Добьется перемены Безвинная вина, Усердие твоё! Хоть вечность далека, На глаз, по крайней мере, Но песенка взрастёт И силы наберёт. Дрожащий как клинок, Мотив в себе уверен. Последний солнца луч Меж нот и строк блеснёт. (ca. 1982)

Мой несчастный, стареющий Лис... Мой несчастный, стареющий Лис!4 Как тебя занесло В городскую пустыню конца современного века, Где полуденный час из руки вырывает весло, Где вечерней порой не отыщешь в толпе человека? Вместе с псами и кошками рыщешь в помойках, бежишь от облав, Словно мимо бутырок проходишь вдоль стен зоопарка. В предрассветный покой, вновь из дома, фатально неправ, Тщетно ищешь ты друга и в скверах читаешь Ремарка... Сядь в автобус — по случаю позднего утра он полупустой — И пустись в путешествие в страны, известные только тебе. Оживление памяти — акт не такой уж пустой. Разыщи-ка себя в опустевшей платформе и в дымной трубе, Просчитай мотыльком эскалатор в потерявшем сознанье метро, Счастья мест посетитель бесплатный, куда опоздал, Можешь только смотреть, вспоминать, а последний патрон Просто выбрось к чертям, не поверив себе, что устал. По цветам и по запахам считанных радостных дней, Добеги, доползи до дверей где когда-то был нужен, Отыскав карандаш и листок, кинься в танец теней, И замри до утра, онемевший внутри и снаружи... Протянулась по первому снегу цепочка следов, Может это несбывшийся друг твой прошел одиноко, И стареющий Лис по планете людей и снегов Пробирается вдоль равнодушно мерцающих окон. (ca. 1986)

Сергей Иванович Вальков (28.06.1964—10.06.1997), for his friends «Лещина». Once he told me, half- (or more) jokingly, that it was the name of the Russian guitarist Sergey Orekhov (Сергей Орехов) that inspired him to invent the nickname Лещина. I never called him that, though. Мяу! (“Meow!”) was his way of saying hello (or goodbye). As far as I know, this is the first variant of it. It is significantly different from the book version. The Лис the poem addresses is the Fox from Le Petit Prince. In the later version of this poem, Sergey explicitly identifies himself with the Fox.